Возвращение в Атлантиду - Андрей Дорофеев

Интересы Дедала, впрочем, затрагивали лишь десятую часть помещений корабля – его техническое сердце. Машинное отделение и смазанные вибродвигатели, исправные газопроводы, компасы и барометры, такелажные крепления и блоки, крепость клепаного и молниевого соединений – все это и многое другое оснащение магнитом притягивало ищущий огрехи взгляд Дедала, но совершенно не интересовало Монетида.

Монетида, как главного архитектора острова, привлекало то, ради чего, собственно, и собралась вся честная компания на Седьмом острове – выживание атлантского рода. Девять десятых площади ковчега занимали жилые помещения.

Весь корабль был разделен на мелкие отсеки-купе, в каждом из которых было четыре спальных места. Маленький откидывающийся к стене стол, несколько шкафов для скарба переселенцев, маленькое помещение санузла. Всего – семьдесят квадратных локтей на четверых или, если повезет, на троих.

Размеры каюты, собственно, были не следствием злобных замыслов архитектора, потирающего руками в предчувствии адских мук грешных атлантов, а только лишь размерами корабля. Сам ковчег являл собой приплюснутую каплю, длина которой была около восьми тысяч локтей – немыслимая доселе длина, которая стала возможной лишь для железного корабля. Высота ковчега составляла несколько более двух тысяч локтей, и ширина – нескольким более трех тысяч.

Если учесть, что на момент последней переписи населения, бывшей около двух лет назад, на Атлантиде насчитывалось около 230 тысяч человек населения, а прирост населения являл собою постоянно взмывающую вверх кривую, Монетиду было бы крайне неудобно видеть, что на построенный корабль не вместились пара десятков тысяч селян с дальних концов острова. Поэтому Монетид предпочел максимальную тесноту – он не мог вынести картинки орущих женщин и детей, тела которых разъедает горящая вонючая лава из самой преисподней.

Несколько несложных расчетов – и триста тысяч посадочных мест с легкостью определило размер каюты. Кроме того, каюты знати и царской семьи были в несколько раз больше кают для простых тружеников, но таких кают было немного – порядка тридцати.

Также на корабле было несколько столовых, прачечных, небольшие гимнастические залы со снарядами, бани и другая инфраструктура, которая занимала определенное место.

Описание нерадостной жизни морских скитальцев было бы неполным, если бы не средство от травм и смертей, связанных с бурными вулканическими волнами, что стихия не смогла бы утаить при землетрясении. В каждом купе на свободной стене были укреплены устройства, похожие на кандалы. На человека приходилось пара таких угрожающе поблескивающих кандалов на уровне рук, пара – на уровне щиколоток, и одна большая чаша для головы.

По расчетам Дедала, если волна даже несильно ударит корабль, то пленники кают, сбитые с ног, испытают настолько сильный удар о противоположную стену, что бренное тело не выживет после такой перегрузки и погибнет в ту же секунду, раздавленное или разломленное пополам.

Поэтому при инструктажах безопасности строго предписывалось: при землетрясении, когда глашатаями будет подана команда ринуться на корабль во имя спасения, каждый достигший каюты первым делом засовывает вещи в шкафы на замки, а во вторых, бежит к кандалам. Кандалы имели скрытую пружину, что защелкивала замок накрепко при прижатии щиколотки или запястью к небольшой пластинке внутри обода. Человек подходил к стене, прислонялся к ней спиной, слышал несколько щелчков – и был добровольно распят на стене, откуда его не отбросил бы никакой шторм. Радость для измочаленного болтанкой морского волка была в том, что освободиться, выпасть на пол и блаженно выпить корианнового лекарства против морской болезни можно было, протянув палец и дернув за небольшой крючок.

Ковчег предусматривал несколько открытых палуб, узенькими ободками опоясывающих массивный корпус, но выход на них был замурован до лучших времен – перспектива удовольствия мечтательно посмотреть на голубую морскую даль с полутора тысяч локтей высоты отступала перед неумолимой реальностью цунами, где волны предполагались величиной в корабль.

Подготовку экстренной эвакуации населения взял на себя сам Тритон, заявившийся нежданно на тихую посиделку «мудрейшей троицы» вместе с Колоском. По разгладившимся морщинам и внимательному и спокойному взгляду твердого властителя было видно, что Тритон смог принять факт изменений, происходящих в государстве, и готов с энтузиазмом включиться в работу. Тритона с поклоном посадили на почетное место – вырезанный из цельного куска дуба стул Дедала, и посвятили во все планы.

Тритон выслушал и удовлетворенно хлопнул в ладоши.

– Молодцы! Не знал я, что за моей спиной такая работа идет! Какая помощь от меня требуется?

– Деньги и рабочую силу выделять, – улыбнулся Колосок отцу, – это только ты волен делать.

– Это само собой. Я тебе разве отказывал? Сейчас казна на четверть опустошена, ты знаешь? Лучше скажите мне – как вы во время землетрясения, когда люди и с земли встать побоятся, хотите их на корабль собрать?

Ответом было молчание, что подтвердило полномочия Тритона в этой области. Тритон же был в своей стихии. Сразу по возвращении во дворец он собрал глашатаев и разослал по острову оповестить всех до последнего граждан: если видите красные сигнальные ракеты, взмывающие в воздух – со всех ног на корабль.

Параллельно, собрав с завода весь запас химического зелья, ожидавшего импорта в шесть стран мира, он послал курьеров с поручением рассеять среди глав общин острова в течение трех дней пачки с красными ракетами. Курьеры получали, кроме пачки красных ракет, ответственный приказ: а) Как увидишь при землетрясении красную ракету – пали вверх другую красную ракету, и б) Как выпалишь вверх другую красную ракету – бери семью в охапку и бегом на корабль. Получив подробный пересказ приказа и определив правильное понимание, курьеры возвращались к царю.

Получалась несколько дурацкая ситуация – при каждом землетрясении красные ракеты взмывали бы в воздух, селяне, ремесленники и сам царь сломя голову мчались бы, перепрыгивая трещины и рискуя свалиться вниз головой в их жадные пасти, работы бы останавливались, а в итоге бы оказывалось, что страшное землетрясение обрушило на пол три чашки и напугало двух ксиланов. Иностранные послы слали бы с гонцами на родину секретные рапорты о помешательстве атлантов и возможной экспансии на Великий Остров, а селяне кляли бы втихую царские приказы и разлагали атлантское общество изнутри.

Четыре мудреца сидели и думали, что противопоставить столь дорогой для царя безопасности подданных, – и не придумали. Решили оставить все как есть: джегова – ракета – бегство – отбой. Тритон провел одну учебную тревогу, чтобы жители острова освоились с дорогами, скарбом и застежками кандалов, и оставил эту идею – тренировки при реальной тряске окажутся куда более результативными, особенно потому, что каждая из них вполне может оказаться последней.

Между тем, корабль был еще не полностью достроен, работы по плану должны были завершиться через месяц. Происходил монтаж приборов на мостике, чье лобовое стекло толщиною чуть ли не с локоть было единственным на всем корабле – Дедал не разрешил ослаблять каленое железо более хрупким материалом. Теперь, когда блоки ковчега были сварены в единое целое, по каютам ходили садовники и сажали на потолковые карнизы, предусмотрительно спроектированные Дедалом, светящуюся плесень, завезенную с восточной земли. Питалась она мухами, поэтому на корабль закинули мешок мух, наловленных детьми в обмен на леденцы. Мухи будут питаться как и питались – отходами пищи и человеческого тела, поэтому на пищу мухам не завезли ничего. «Что мне, еще и мух кормить?» – постучав половником по голове, выразил свое возмущение главный повар Изумрудного дворца, по совместительству назначенный главным поваром ковчега, но Дедал его успокоил – твари будут автономны.

Плесенью обшивали карнизы в коридорах, населили ею столовые и царские каюты, и в итоге, когда человек входил с аппарели через главный вход на ковчег, он оказывался окружен вездесущим мистическим холодным светом, неярко идущим словно бы из ниоткуда.

Последние штрихи – указатели на стенах, гардины в царских каютах, последние запасы воды, – и корабль, чудо из чудес, был готов. Тритон приказал не устраивать никаких торжеств по этому поводу, так же как и траура: назначение корабля символизировало как смерть Родины в волнах, так и спасение и продолжение атлантского рода, и кто предпочтет одно или второе – предсказать трудно. Народные волнения – это не то, что нужно в это суматошное время правителю государства, чуть не погибшего в один момент.